Эдмунд Купер - Сомнительная полночь [сборник]

— Это комната холода, сэр. Вы в Санатории Северного Лондона. — Ее голос был монотонно-ровным, лицо ничего не выражало.

Что-то странное было в ее лице; хотя ей вряд ли можно было дать больше двадцати пяти, оно было каким-то безвозрастным — маскоподобным. Неподвижность этого лица вызывала у него необъяснимое беспокойство. Он посмотрел на женщину внимательнее. Она была высокой, темной, с хорошей фигурой, но в ней не было женственности. Монумент — вот подходящее слово. Несмотря на то что на ней был белый халат, она выглядела так, как будто только что сошла с пьедестала.

Он попытался хоть что-то понять.

— Какого же черта вы меня положили в комнате холода? — раздраженно спросил он. — Из одной меня недавно достали.

— С тех пор прошло уже некоторое время, сэр. Вы были найдены в таком состоянии, что вас можно было назвать только условно живым. Так что температуру пришлось поднимать медленно.

Маркхэм удивленно посмотрел на нее, пытаясь хоть что-то понять, желая получить информацию и почему-то страшась этого.

— Условно живой! Что за ерунда!.. Извините, я не это хотел сказать. — Он услышал собственный голос, скрипучий, неестественный и незнакомый, провел ладонью по липкому лбу и заметил, что пальцы у него дрожат. Он постарался взять себя в руки.

— Условно живой, — повторил он, стараясь говорить спокойно. — Я полагаю, вы хотите сказать, что я был без сознания и полузамерзший… Думаю, большая удача, что меня вытащили вовремя.

— Сэр, — сказала женщина в белом тем же монотонным голосом. — Вы были не без сознания, вы были мертвы по всем практическим показаниям. К счастью, мы разработали методы восстановления жизни после продолжительного пребывания в замороженном состоянии. Это случается очень редко, но ваша клеточная структура не была повреждена при первоначальном замораживании. Мы боялись, что…

— Кто вы? — перебил ее Маркхэм. Непонятно почему, но ее голос сильно действовал ему на нервы. Казалось, что она здесь и в то же время — ее нет, как будто, каким-то образом, она была чем-то вроде телефона, а разговаривал с ним кто-то другой, кто-то находившийся очень далеко… Он знал, что должен подавить панику, которая поднималась в нем.

— Кто вы? — услышал он свой крик.

Она не проявила никаких эмоций.

— Сэр, я позову человека. Думаю, так будет лучше.

Наступило молчание. Его мускулы непроизвольно напряглись. Потом он рассмеялся:

— Человека, Боже мой! А вы дьявол, что ли?

Их глаза встретились, и он поперхнулся.

— Я — андроид, сэр. Человекоподобный робот.

Однако Маркхэм уже потерял сознание. Безмолвно и тяжело он опустился на каталку. На этот раз его сны были ужасно гротескными…

Вскоре раздался другой голос — человеческий голос, идущий издалека. Еще до того, как Маркхэм открыл глаза, он знал, что голос человеческий. Несколько секунд он не подавал виду, что пришел в себя, пытаясь сосредоточиться. Он не знал что и думать, потому что все мысли были фантастическими, а все умозаключения крайне абсурдными. Наконец в отчаянии он открыл глаза. Он вспомнил.

Человек определенно был человеком, тогда как та женщина не была настоящей женщиной.

Он был высоким, круглолицым, с короткой, заостренной бородкой. Одежда на нем была странная, напоминающая костюм артиста пантомимы или сатирической пьесы: длинного покроя пиджак из материала, похожего на зеленый бархат, полупрозрачная жилетка из какого-то синтетического материала и белая рубашка с очень длинным воротником. Брюки не были видны, поскольку он стоял близко к каталке.

— Предполагалось, что меня позовут, как только вы придете в себя, — сказал человек. — Похоже, эти чертовы андроиды думают, что могут справиться сами в любой ситуации… Кстати, меня зовут Брессинг.

— Андроиды! — произнес Маркхэм хрипло. — Андроиды! — Он снова был близок к истерике. — Черт побери! Что…

— Спокойно, — перебил Брессинг. — Вы перенесли несколько шоков. Хотите я сразу разгружу вас, или лучше сделать это постепенно? И как насчет успокоительного укола?

В ожившем мозгу Маркхэма бился вопрос.

— Как долго? — пробормотал он, и в его голосе чувствовался страх. — Как долго я… как долго меня не было?

— До того, как вас нашли?

— Да. Ради Бога, сколько?

Брессинг улыбнулся.

— Держитесь, — сказал он. — Это вас потрясет… Около ста пятидесяти годочков — плюс-минус несколько лет. Вы помните, в каком году вы попали в ловушку?

Ему понадобились все силы, чтобы не закричать:

— В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом.

— Значит, вы были условно живым сто сорок шесть лет. Сейчас две тысячи сто тринадцатый год.

Стало тихо. Страшно тихо. Маркхэм слышал удары собственного сердца, превратившиеся в громовые раскаты, — сто сорок шесть лет!

Он пытался представить эти десятилетия ледяной тишины, могильной неподвижности, далекое и неспешное движение времени, пока он лежал окоченевший и безжизненный, хотя и не совсем мертвый, в камере «К». Сто сорок шесть лет!

Это неправда. Это не может быть правдой. Бред, галлюцинация. Возможно, сейчас его пытаются откопать, и он вскоре очнется, а около его кровати окажется Кэйти.

…Сто сорок шесть лет!

Он посмотрел на Брессинга, пытаясь усилием воли прогнать видение. Но Брессинг оставался перед ним в трехмерном измерении, стоял и улыбался. Маркхэм закрыл глаза, пытаясь убедить себя, что когда он их откроет снова, то окажется в Хэмпстеде, в обыкновенной больнице, или пусть даже в камере «К»! Да где угодно, только не там, где медсестры не являются человеческими существами, а доктора одеваются слишком экстравагантно… Сто сорок шесть лет!

Правда или неправда, но это была реальность; реальность или не реальность, но это была правда. Если только он не в сумасшедшем доме, где он сам, Брессинг и «женщина»-андроид — пациенты… Сто сорок шесть лет!

Он подумал о Кэйти, о Кэйти, малыше Джонни и Саре. Канун Рождества. Позавчера. Полтора столетия. Кэйти теплая и такая близкая. Потерянная в яме времени. Слезы потекли по его лицу. Плакать было чертовски глупо, по-детски, бесполезно. Просто проявление слабости. Но Кэйти и дети — милая, любимая Кэйти… Боже всемогущий! Сто сорок шесть лет!

Брессинг кашлянул:

— Полегче, старина. Поплачьте, если хочется, но ведь все равно назад не вернуться. Конечно, это для вас сильный удар, однако никуда не денешься. А если уж совсем плохо, спрячьтесь пока в своей собственной раковине. Как насчет транквилизирующего укола, а? Через десять секунд будет получше.

Ему хотелось разнести в клочья этот странный, бесчувственный мир двадцать второго столетия, хотелось подняться и разломать декорации, чтобы убедиться, что это все тщательно подготовленная шутка. И нужно только отдернуть занавес, чтобы снова увидеть свой разумный мир.